Обман зрения
Наталия Шустрова
С момента основания Петербург делает вид, что уже построен. Одни зодчие верят ему, другие - нет. Архитектор Евгений Герасимов исходит не из количества, а из качества: милый сердцу обывателя мелко- и крупнобуржуазный город начала позапрошлого века его не слишком волнует. Зажатый плотно застроенным пространством, Герасимов свободно перемещается во времени, причем не для того, чтобы пересказать уже сказанное, а для того, чтобы договорить невысказанное. Проектируя жилой дом или банк, он, на самом деле, как и другие, проектирует город. Но существует кардинальное отличие: индукция не давит, общее не опускается до частного, обрастая по дороге погрешностями, незаметными с высоты птичьего полета. Напротив, самодостаточность каждого здания поднимается на градостроительный уровень...
Время барокко
« У нас что ни задумай, все равно получится Росси» - высказывание одновременно самокритичное и самонадеянное. В действительности все не так. Барочная стихия, отвергнутая знаменитым зодчим, не менее, если не более близка Евгению. Во-первых, потому, что он ценит эстетическую роскошь и, в том числе - старомодный синтез искусств, вроде соединения архитектуры и скульптуры. Во-вторых, оттого, что в отличие от безоглядного итальянца не то чтобы вынужден оглядываться вокруг, а с закрытыми глазами ощущает свершения и провалы покойных соратников по профессии. А в третьих, из-за очевидной для интеллектуального россиянина уязвимости самой философии классицизма. Надежда на полное и окончательное торжество просвещенного рационализма не убита, однако и более древний восторженный ужас перед загадочным мирозданьем жив.
Методологически архитектор тяготеет к классицизму, но эмоционально тяготится любой безапелляционностью, хоть классицистической, хоть модернистской. И неожиданные, на первый взгляд, вкрапления барокко появляются в его объектах не как дань уважения прошлому, а как предвестники будущего, в котором всегда есть место бурям.
Некоторые считают, что Герасимов запаздывает. Точно не скажешь, но вполне вероятно, что он забегает вперед...
Маска и диктатура
Для стилизаторов фасад - маска, для модернистов - производная структуры, а для Герасимова - скульптурный портрет здания. На него можно и нужно смотреть не только анфас, и у каждого объекта фасадов столько, сколько можно обозреть, а иногда - даже больше. Архитектор принципиально отказывается от характерного для питерских доходных домов контраста между представительским и «бытовым» обликом: хотя декоративная насыщенность по мере удаления от парадного подъезда может сходить на нет, точность сохраняется. Одновременно выстраиваются и отношения с архитектурным окружением. Причем по-разному.
Контекст - это, в первую очередь, ритм улицы, набережной, площади или, к примеру, пустыря. Там, где выведенная в красную линию застройка сливается в сплошную узорчатую стену, Герасимов подхватывает общий рисунок и даже дематериализует верхний этаж - несмотря на врожденную склонность к материализации. Вызывающе разношерстную среду он стремится уравновесить, так что удачные и не очень постройки предшественников видятся как антураж, - старая рама для новой картины. И, наконец, когда речь идет об именитых и доминантных «соседях», проектировщик подчиняется градостроительной логике, но во всем прочем остается абсолютно самостоятельным. Он знает, что есть на площади Островского, и сознательно строит то, чего нет: Росси привнес в Петербург эталонный классицизм, а Герасимов - эталонный неоренессанс. Правда, у Карла Ивановича были стилистические конкуренты, а у нашего соотечественника они отсутствуют. Ничего: все равно на берегах Невы соперничество ограничено. И шедевры, и гении у нас местные, только сам город - всемирно признанный.
Диктатура Петербурга, противная многим, Герасимову служит опорой. Оттого и вне отмерянных по сантиметру пятен застройки он обращается к архитектурным импульсам, скрытым поздними наслоениями, и, воздвигая совместно с Сергеем Чобаном «Дом у моря», трактует сугубо современные композиционные приемы как часть воплотившейся через три столетия мечты о морской резиденции. Ее размах и европейский дух вписываются в модные тренды 17 века. Ее колористическое решение напоминает об издавна характерных для гриппозного Питера грезах о Средиземноморье. Ее скуповатая выразительность кстати в новом тысячелетии, но также может ассоциироваться и с русским барокко. Пределы контекста раздвигаются, но его сущность остается.
Знаки настоящего
Произведения мастерской «Евгений Герасимов и Партнеры» узнаваемы в самом широком смысле слова. Прежде всего, в буквальном: их без труда можно опознать по выверенным пропорциям и выдержанному масштабу. Неотъемлемые проявления профессионализма, как выяснилось в последние десятилетия, сами исчезают у тех, кто пытается натянуть псевдоисторические костюмы на современные постройки. Но не у Герасимова, поскольку речь идет не о подражании, а о продолжении.
Простые смертные извлекут из его работ необходимую для спокойствия дозу привычной зрительной информации. Однако узнавание, основанное на воспоминаниях, в данном случае - не более чем фокус: ничего подобного в Петербурге раньше не было, и быть не могло. Другое дело, что новые знаки так же легко складываются в слова, как и прежние, так что неискушенные консерваторы не замечают, что архитектор превращает въездные арки в триумфальные ворота, оконные проемы - в систему визуальной навигации, а утилитарно застекленные лоджии - в пафосные компоненты фасада.
Таким образом, в каждом объекте одновременно присутствует феодальный, имперский и капиталистический город. Романтическое мироощущение первооткрывателей, самодовольство победителей и авантюрное упоение благосклонностью фортуны, соединяясь композиционно, образуют единое целое - как и в сознании современного россиянина. В этом смысле и поэтому абсолютно все здания, построенные по проектам Герасимова, современны. Независимо от стилистического вектора они представляют собой правдивый, хотя и облагороженный искусством портрет периода, который, возможно, когда-нибудь, назовут эпохой. Какой - бог весть, да это и не так уж важно.
Важнее мотивация. У Герасимова она сугубо архитектурная. В доме на Староневском проспекте он запроектировал арку, по высоте заведомо превышающую параметры движимой техники, включая пожарные машины с приведенными в состояние готовности лестницами. В элитарной «Морской звезде», возведенной на берегу Малой Невки, намекнул на несуществующий внутренний двор - виртуальную альтернативу скрытой от глаз реальной узкой улочке. В «Доме у моря» прибегнул к террасам, замечательно вписывающимся в ландшафт и настроение шикарной приморской резиденции, но не слишком практичными, учитывая неласковый климат. И, наконец, в отеле на площади Островского употребил столь мощную рустовку первого этажа, что новенькое здание кажется надстройкой над старинным основанием.
Весьма театрально, зато убедительно, а порой и педагогично. Инвесторы приучаются не жертвовать архитектурой ради нескольких лишних метров полезной площади. Богатые покупатели апартаментов с видом на воду расстаются с привычкой хранить на балконе лыжи и велосипед. Иерархия, в которой любая старая постройка лучше любой новой, подвергается коррекции.
Впрочем, обман возвышает нас больше, чем автора, которому по нынешним меркам не хватает новаторства. Что ж, кому-то суждено быть революционером, а кому-то - просто первопроходцем. Как показывает опыт, первые оставляют потомкам преимущественно идеи, а после вторых остаются дом или даже города. Вроде того, что стоит на берегу Невы.